Генрих Штаден

Страна и правление Московитов.

Записки немца-опричника.

ПРОШЕНИЕ ИМПЕРАТОРУ РУДОЛЬФУ II.

ЕГО РИМСКО-КЕСАРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, КОРОЛЮ ВЕНГЕРСКОМУ И ЧЕШСКОМУ, НАШЕМУ ВСЕМИЛОСТЕВИЙШЕМУ ГОСУДАРЮ ВСЕПОДДАНЕЙШЕЕ И ВСЕПОКОРНЕЙШЕЕ ПРОШЕНИЕ ОТ МЕНЯ, ГЕНРИХА ШТАДЕНА.

Всепресветлейший, вельможнейший, непобедимейший римский император, король венгерский и чешский, наш всемилостивейший государь!

Каким образом Русская земля до сих пор управлялась; как князья владели собственными уделами, вотчинами и поместьями; как вели они войну против крымского хана - извечного врага их государства; где они с ним обычно сходились; как далеко опустошил он их страну; как выжег он Москву и как неуклонно стремится к тому, чтобы присоединить к себе Русскую землю, а великого князя с обоими его сыновьями увести с собой в Крым и завладеть великокняжеской казной - в этом моем послании найдете, ваше римско-кесарское величество, письменное изложение всего этого. Еще сообщил я о том, как великий князь без пощады и сожаления убивал правителей своей собственной земли и как все это было и как происходило. Как Всемогущий Бог покарал страну чумой и голодом и как много еще других в ней бывало бед. Я имею в виду при этом намерение крымского царя захватить Русскую землю при помощи турецкого султана, казанских, астраханских и нагайских татар и князя Михаила из Черкасской земли. Короля польского, который посажен на престол турецким султаном, когда крымский хан не имел должного успеха, я не считаю.

СТРАНА И ПРАВЛЕНИЕ МОСКОВИТОВ.

Пресветлейшему, вельможнейшему и непобедимейшему Римскому императору, королю венгерскому и чешскому, нашему всемилостивейшему государю. Великого князя на Москве правление и всей страны описание, как в ней во всякого рода случаях и обстоятельствах управляются и живут, мною Генрихом Штаденом, с поспешением и коротко, но беспристрастно записано.

В Русской земле на Москве у великого князя было много фюрстов, или князей, у которых были особые, им выделенные области, города, дворы и деревни. А именно: князь Иван Дмитриевич Бельский, князь Михаил Воротынский, князь Никита Одоевский, князь Андрей Курбский, князь Василий Темкин, князь Петр Шуйский и еще много других князей; еще Иван Шереметьев, а также Турунтай, Алексей и его сын Федор Басмановы, Иван Мстиславский и много других таких же начальников высокого чина.

Они постоянно ходили войной - особенно против извечного врага Русской земли царя крымского. Для того ежегодно из их среды избирались пять особых начальников, и каждый начальник имел отдельные ему поместья, уезды и города. Остальные князья и бояре владели поместьями по собственному списку.

Пятый полк в середине был главным над четыремя остальными, и этот большой полк представлял собою особувеликого князя. Когда на них нападал враг, то каждый из этих пяти полков оставался при своем начальнике. Выступая против врага, один полк становился впереди; другой - по правую; третий по левую руку. Четвертый полк был последним, или самым задним. Какой бы из этих полков не натыкался на врага, он становился передовым - по приказу воеводы, посылавшего туда голову. А все остальные, посылая начальнику передового полка, если нужно, помощь людьми, сохраняли свои места, чтобы враг не смог сломить боевого порядка с флангов или с тыла или чтобы воевода большого полка не потерпел обиды.

Как эти военачальники, так и другие им подобные бывали правителями, воеводами или наместниками в особых областях с городами - "уездах" и сменялись каждые два года. И все их прегрешения, преступления, постыдные дела, всякое людодерство и насилие - все, что причинили они купцам и мужикам да и забыли! - все это выносили наружу те, кто приходил им на смену.

У них были писанные судебники, по которым они должны были судить. Но это забывалось! Были затем бояре высоких родов, которые судили, сидя в Москве; в своих руках они держали все управление. В каждом судном приказе и во всех других приказах сидел то или иной князь или боярин, и что приказывал он дьяку писать, тот так и писал. Иван Петрович Челяднин был первым боярином и судьей на Москве в отсутствие великого князя. Он один имел обыкновение судить праведно, почему простой люд был к нему расположен.

На Казенном дворе сидели Микита Фурников, Хозяин Юрьевич Тютин и дьяк Григорий Локуров. Они получали все деньги - доходы страны - из других приказов и опять пускали их из казны, каждый по своему усмотрению. Всячески утягивали они от простонародья третью деньгу и хорошо набили свою мошну. Однако отчеты представляли великому князю в полном порядке.

Микита Романович сидел в Приказе подклетных сел: это те села, которые служили для содержания дворца. Как он там хозяйничал, о том не толковали. Причина тому - он был шурином великого князя.

В Поместном приказе сидели Путило Михайлович и Данила Степанович. Оба они хорошо набили свою мошну, ибо им одним была приказана раздача поместий; половину нужно было у них выкупать, а кто не имел, что дать, тот ничего и не получал.

Иван Григорьевич был в Разряде. Те князья и бояре, которые давали денег в этот приказ, не записывались в воинские смотренные списки, а кто не мог дать денег, тот должен был отправляться в поход, даже если ничего, кроме палки, не мог принести на смотр. В этом приказе ведались все польские дела.

Иван Булгаков сидел в Приказе Большой казны. Деньги, поступавшие из других городов и уездов, здесь уплачивались и взвешивались так, что всякий раз пятидесятая часть оказывалась в утечке еще до записки. При выплате же из приказа не хватало уже десятой части.

В Разбойном приказе сидел Григорий Шапкин. Если где-либо в стране - по уездам, городам, деревням и по большим дорогам - словят убийцу, а тот откупится, так его подстрекали, чтобы он оговаривал торговых людей и богатых крестьян, будто и они ему помогали. Так эти "великие господа" добывали себе деньги.

В общей судной избе, или на дворе "Земский двор", сидели Иван Долгоруков и Иван Мятлев. Сюда приводились на суд все те, кого пьяными находили и хватали ночью по улицам. Штраф был в 10 алтын, что составляет 30 мариенгрошей(2) или польских грошей. Если где-нибудь в тайных корчмах находили пиво, мед или вино, все это отбиралось идоставлялось на этот двор. Виновный должен был выплатить тогда установленный штраф в 2 рубля, что составляет 6 талеров, и к тому же бывал бит публично на торгу батогами. Было много приказчиков или чиновников, которые за этим надзирали. И прежде чем приведут они кого-нибудь на Земский двор, еще на улице могут они дело неправое сделать правым, а правое, наоборот, неправым. К кому из купцов или торговых людей эти приказные не были расположены, к тем в дом подсылали они бродягу, который как бы по дружбе приносил стопочку вина. За ним тотчас же являлись приказные с целовальниками и в присутствии целовальников хватали парня вместе с хозяином, хозяйкой и всей челядью. Хозяину приходилось тогда растрясать свою мошну, коли он хотел сохранит свою шкуру.

Было также много недельщиков(3), которые всякого высылали на суд за деньги, причем сумма определялась в зависимости от расстояния. Они ставили на суд всякого в стране. Обвиняемому назначался первый срок явки соразмерно с тем, жил ли тот далеко или близко. Недельщик же, придя на место, брал с собой сближайшей таможни, но не с поместий и не с уездов, двух или трех целовальников и бросал память в дом или во двор обвиняемому. Так повторялось до третьего раза. Если обвиняемый давал деньги, то он выигрывал дело, даже если действительно был виноват. Если же он не приходил, то жалобщик мог, словив и связав его, взять и бить но торгу публично до тех пор, пока не заплатит. Можно было также, по желанию истца, сделать человека холопом, если только у него не было защиты: нужно было либо уплатить все с процентами, либо всю свою жизнь вертеть ручную мельницу. Иного лихого человека подговаривали, чтобы он оговорил напрасно богатого купца или крестьянина в уезде: кривду все равно делали правдой. Так добывали эти ребята деньги.

В Ямском приказе обычно, когда приказывали отправлять грамоты, устраивали так: копили ребята все грамоты вместе и отправляли их на ямских все зараз. А затем представляли полный счет - сколько раз и когда лошади будто бы были наняты, и оставляли себе деньги, которые должны бы лежать в казне.

В приказе, где прочитывались все челобитья, пожалованные и подписанные великим князем, получал свою, подписную челобитную тот, у кого были деньги. А если какой-нибудь посадский или простой человек не имел денег, то не мог он найти и управы прежде, чем не заплатит. Только тогда челобитья подписывались и вычитывались. "Рука руку моет".

В Казанском и Астраханском приказах они изрядно набили себе мошну. В Рязанском приказе они хозяйничали столь же бессовестно. Но тепреь им это запрещено. Причина: крымский царь управлялся с этой землей так, как великий князь с Лифляндией(4).

Андрей Васильевич сидел в Посольском приказе. Здесь ведались все неммецкие и татарские дела и сюда же поступали сборы с Карельской земли. Там повседневно бывали толмачи различных народов. У них были поместья, и они же получали годовое жалование. Здесь проделывались такие же штуки, как и в других приказах.

На Jamme(5), или на дворе, где все иноземцы получают изо дня в день свои кормовые деньги, сидел Иван Тарасович Соймонов и один дьяк. Ежели кто из иноземцев не брал своего меда и кормовых денег за 10, 20 или 30 дней, с того постоянно удерживали десятую часть, когда потом он хотел их получить. Каждый иноземец имел на руках память: она была так искусно изготовлена, что никто не мог, подделав почерк, незаметно что-либо в ней приписать. Из погребов мед приносился тем, кто был к тому приставлен. Они отмеривали мед в погребе по своему желанию и потом уже выносили его наружу и наливали иноземцу в его бочку. Соглашался тот его принять - хорошо, а коли нет, то не получал ничего. Варился хороший и плохой мед, и на этом сберегалась третья часть меда-сырца. А если иноземец одаривал этих ребят, то сам мог идти в погреб и цедить мед на пробу изо всех бочек. Какой мед более других приходился ему по вкусу, того он и приказывал тогда нацедить и получал, конечно, свою полную меру. Если иноземец умирал или его убивали, то эти куманьки целый год все продолжали заносить в отчет полностью все "выдачи"!

Таковы, коротко говоря, были знатнейшие приказы. В других дело шло тем же порядком.

Денежные сборы с государства распределялись так, что в каждый приказ поступали деньги; в том же приказе производился и суд соответственной области страны. Из приказа в приказ деньги не передавались; один получал тогда от другого подписную память, которая подписывалась дьяком. Памяти склеивались вместе и наматывались в столбцы.

В каждом приказе или судных избах были два сторожа. Они открывали двери тем, кто давал деньги, а кому нечего было дать, перед тем двери закрывались. Кто хотел влезть насильно, того сильно били по голове палкой в локоть длиной. Не щадили никого! У кого же не былло денег, тот стучался и говорил: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных". В ответ на эти слова сторож открывал ему дверь; тот входил и многократно бил челом князьям, боярам или дьяку. Если он бывал недостаточно смел, то боярин ударял или отталкивал его посохом и говорил: "Недосуг! Подожди!". Многие так и ждали до самой смерти. Все князья, бояре и дьяки и в приказах, и в церкви постоянно имели при себе посох.

Во всех приказах все дела - малые и большие - записывались в книги. В приказах были еще сливяные и вишневые косточки, при помощи которых производился счет.

По всем приказам были подьячие - помощники дьяков - в числе 20, 30, 40, 50, то больше, то меньше. Они переписывали грамоты набело. Дьяк брал грамоту в левую руку и под числом писал свое имя мелким шрифтом. Потом он оборачивал грамоту и писал там на всех местах, где приходились сставы(6), так что половинки букв бывали на обоих концах бумаги. Если даже недостаточно крепко, никто не мог подделать грамоты и не мог приписать в ней что-нибудь еще. Так скреплялась грамота. Потом наверху на обратной стороне на первой склейке грамоты дьяк писал от себя титул великого князя крупными буквами так, чтобы каждый мог видеть: Царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси. Перед дьяком на столе стояла чернильница с перьями. Помощники дьяков, или подьячие, держали свои чернильницы с перьями и бумагой в левой руке и на коленке переписывали грамоту набело.

Летом ходит много парней, или "малых", с деревянными чашками и каменными кувшинами; в них лежит лед. Если кто-нибудь пожелает пить, тот дважды или трижды может напиться за один чешский пфенниг. Ходят еще по приказам с продажным питьем, которое называется сладкий морс. Изготовляется он так: русские берут из ручья свежую проточную воду и можжевеловую ягоду и кладут ее в эту воду; оттого вода становится кислой. Затем берут мед, подмешивают его в воду и процеживают сквозь волосяное сито. Вода делается тогда сладкой. Сколько кто захочет выпить, столько и должен заплатить.

Если кто-нибудь в стране или по городам Московского государства не найдет управы, то он идет в тот или иной приказ. Кагда сойдутся две стороны и правый поцелует крест, то он выигрывает дело и получает деньги. Но виноватый мог, не выплачивая долг, вызвать правого на бой, даже и после присяги. На Москве было много бойцов, которые за деньги бились за каждого. И кто выигрывал дело под присягой, а противная сторона судебным решением была недовольна, тот должен был биться на бою со своим соперником или же нанять за себя бойца. Постоянно так и бывало, что тот, кто был прав и присягал, тот оказывался затем неправым. Если у неправого было больше денег, чем у правого - и пусть он действительно неправ, - он все же оказывался благодаря этому, т.е. деньгам, правым, а правый неправым. Когда бились бойцы, то тот, который получал большую сумму денег от противника, падал во всем своем вооружении ниц перед своим соперником и говорил: "Виноват, казни!". Вследствие этих слов правый нередко проигрывал и неправый выигрывал, ибо неправый мог дать больше, чем правый.

Кто получал свою подписную грамоту, должен был идти к Ивану Висковатому, который хранил печать. Человек он гордый, и счастливым мог почитать себя тот, кто получал от него свою грамоту в течении месяца. Висковатый был не прочь, чтобы крымский хан забрал Русскую землю, потому что он был расположен ко всем татарам и помогал им. К христианам(7) же он был очень враждебен.

Рядом с ними, князьями и боярами высокого чина, были князья и бояре низшего ранга. Они бывали чиновниками в подклетных селах, которые принадлежали Дворцу. Обычно их слушались купцы и крестьяне согласно приговору князей и бояр.

За тем, кто пожелал бы пожаловаться великому князю, внимательно следили и потом сажали его в тюрьму. Коли были у него деньги, он мог выйти вон, если же нет, он оставался сидеть, пока волосы не вырастали у него от головы до пупка.

Все эти князья, великие бояре-правители, дьяки, подьячие, чиновники и все приказчики были связаны и сплетены один с другим, как звенья одной цепи. И если кто-нибудь из них так тяжело грешил, что заслуживал смерти, то митрополит мошной своей мог освободить его и пустить на все четыре стороны. Если кто разбойничал, убивал и грабил, а потом с добром и деньгами бежал в монастырь, то в монастыре он был свободен от преследования, что на небе, даже если он покрал казну великого князя или в разбое на большой дороге взял то, что принадлежало казне великого князя. Одним словом, все духовные и мирские господа, всяческой неправдой собиравшие добро, говорили, ухмыляясь: "Бог дал!".

Так управляли они при всех прежних уже умерших великих князьях. Некоторые заводили было опричные порядки, но из этого ничего не выходило. Так же повелось и при нынешнем великом князе, пока не взял он себе в жены княжну, дочь князя Михаила(8) Темрюковича из Черкасской земли. Она-то и подала великому князю совет, чтобы отобрал он для себя из своего народа 500 стрелков и щедро пожаловал их одеждой и деньгами и чтобы повседневно и днем, и ночью они ездили за ним и охраняли его. С этого и начал великий князь Иван Васильевич всея Руси и отобрал из своего народа, а также и из иноземцев особый избранный отряд. И так устроил опричных и земских. Опричные - это были люди великого князя, земские же - весь остальной народ. Вот что делал дальше великий князь. Он перебирал один за другим города и уезды и отписывал имения у тех, кто по смотренным спискам не служил со своих вотчин его предкам на войне; эти имения раздавались опричным.

Князья и бояре, взятые в опричнину, распределялись по степеням не по богатству, а по породе. Они целовали крест, что не будут заодно с земскими и дружбы водить с ними не будут. Кроме того, опричные должны были носить черные кафтаны и шапки и у колчана, куда прятались стрелы, что-то вроде кисти или метлы, привязанной к палке. По этому узнавали опричников.

Великий князь из-за мятежа выехал из Москвы в Александрову слободу - в двух днях пути от Москвы; оцепив эту слободу воинской силой и приказал привести к себе из Москвы и других городов тех бояр, кого он потребует.

Великий князь послал в земщину приказ: "Судите праведно, наши виноваты не были бы". Тогда-то из-за этого приказа земские и пали духом. Любой из опричных мог, например, обвинить любого из земских в том, что этот должен ему будто бы некую сумму денег. И хотя бы до того опричник совсем не знал и не видал обвиняемого им земского, земский все же должен был уплатить опричнику, иначе его ежедневно били публично на торгу кнутом или батогами до тех пор, пока не заплатит. И тут никому не было пощады: ни духовному, ни мирянину. Опричники устраивали с земскими такие штуки, чтобы получить от них деньги или добро, что и описать невозможно. И поле не имело здесь силы: все бойцы со стороны земских признавались побитыми; живых их считали как бы мертвыми, а то и просто не допускали на поле.

Великий князь приезжал из Александровой слободы в Москву и убил одного из первых бояр в земщине, а именно Ивана Петровича Челядина. На Москве в отсутствие великого князя он был первым боярином и судьей, охотно помогал бедному люду добиваться скорого и правого суда; несколько лет он был наместником и воеводой в Лифляндии - Дерпте и Полоцке. Пока он был неместником в Дерпте, немцы не знали беды, чтобы, например, великий князь приказал перевести их из Нарвы, Феллина и Дерпта куда-нибудь в Русскую землю(9).

После него наместником и воеводой был князь Андрей Курбский. Как только понял этот штуку с опричниной, пристроил он свою жену и детей, а сам отъехал к королю польскому Сизигмунду Августу. На его место прибыл боярин Михаил Морозов. Этот оболгал лифляндцев перед великим князем так, что великий князь приказал вывести всех немцев с женами и детьми из Лифляндии, из Дерпта, Феллина и Нарвы в свою землю, в 4 города: Кострому, Владимир, Углич и Кашин.

Челяднин был вызван в Москву; здесь в Москве он был убит и брошен у речки Неглинной в навозную яму. А великий князь вместе со своими опричниками поехал и пожег по всей стране все вотчины, принадлежавшие упомянутому Ивану Петровичу. Села вместе с церквями и всем, что в них было - с иконами и церковными украшениями, - были спалены. Женщин и девушек раздевали донага и в таком виде заставляли ловить по полю кур.

Великое горе сотворили они по всей земле! У земских лопнуло терпение! Они начали совещаться, чтобы избрать великим князем князя Володимира Алексеевича, на дочери которого был женат герцог Магнус, а великого князя с его опричниками убить и извести. Договор был уже подписан. Первыми (боярами) и князьями в земщине были следующие: князь Володимир Андреевич, князь Иван Дмитриевич Бельский, Микита Романович, митрополит Филипп с его епископами - Казанским и Астраханским, Рязанским, Владимирским, Вологодским, Ростовским и Суздальским, Тверским, Полоцким, Новгородским, Нижегородским, Псковским и в Лифляндии Дерптским. Надо думать, что и в Ригу думали посадить епископа. Все эти епископы ежегодно должны являться в Москву на митрополичий выезд в Вербную субботу; потом все монастыри, монахи и попы соборные, т.е. те, которые входят в совет.

При великом князе в опричнине, говоря коротко, были: князь Афанасий Вяземский, Малюта Скуратов, Алексей Басманов и его сын Федор.

Великий князь ушел с большим нарядом; он не знал ничего об этом сговоре и шел к литовской границе в Порхов. План его был таков: забрать Вильну в Литве, а если нет, так Ригу в Лифляндии. Кровавый дикарь стоял под Ригой и думал взять ее лаской или хитростью. Но это не удавалось, и он решил взять город силой. Тогда под Ригой пало несколько тысяч поляков.

Узнав об этом, великий князь приказал послать за Вильгельмом Фюрстенбергом и поставить его перед собой. Великий князь в своем одеянии сидел со своим старшим сыном. Опричники стояли в палате - по правую руку великого князя, а земский - по левую. Вильгельм Фюрстенберг предстал перед великим князем в своем обычном платье. Я стоял неподалеку от Вильгельма Фюрстенберга и толмача Каспара Виттенберга, чтобы слышать правильно ли толмач толмачит.

И вот великий князь начал и сказал: "Бывший магистр Лифляндии! Мы хотим тебя пожаловать и опять посадить тебя в Лифляндии. Только ты должен свято обещать и скрепить обет присягой, что ты завладеешь и всем остальным: Ревелем, Ригой и Финляндией, всем, что принадлежало твоей бывшей державе. После тебя в нашей прародительской вотчине, простирающейся до Балтийского поморья будет править молодой магистр Вильгельм Кеттлер". Вильгельм Фюрстенберг сказал в ответ великому князю: "Того я не слыхал и не ведал, что Лифляндия до морского берега Остзеи твоя прародительская вотчина". Великий князь возражал: "Но ты же видел огонь и меч, убийства и казни. Ты видел, как пленникиами были уведены из Лифляндии и ты, и другие. Так теперь держи ответ: что же ты хочешь делать?". Вильгельм Фюрстенберг отвечал: "Я приносил присягу Римскому императору: на этом я готов жить и умереть". Великий князь разгневался на это, и Вильгельм Фюрстенберг был отослан обратно в Любим. Если бы он согласился, он должен бы отправиться с великим князем под Ригу, а все немцы были бы пожалованы деньгами и одеждой. Но ничего из этого не вышло.

Князь Володимир Андреевич открыл великому князю договор и все, что замышляли и готовили земские. Тогда великий князь распустил слух, что он вовсе не хотел идти в Литву или под Ригу, а что он ездил "прохладиться" и осмотреть прародительскую вотчину.

На ямских вернулся он обратно в Александрову слободу и приказал переписать земских бояр, которых он хотел убить и истребить при первой же казни.

Под Александровой слободой, в 3 верстах от нее на юг по Московской дороге, была застава, Каринская по названию. И те, кто был при великом князе в Слободе, не могли выйти и никто извне не мог войти без памяти, т.е. памятной записки в качестве удостоверения. Об этом узнали все неверные слуги своих господ - земских. И когда кто-нибудь из них подходил к заставе и говорил: "У меня есть дела господарские", его тотчас же доставляли от заставы в Слободу, в приказ, и всему, что бы ни говорил он о своем господине, всему давалась вера.

А великий князь продолжал: приказывал приводить к нему всех бояр одного за другим и убивал их так, как ему вздумается - одного так, другого иначе.

Митрополит Филипп не мог долее молчать ввиду этого. Он добром увещевал великого князя жить и править подобно своим предкам. И благодаря этим речам добрый митрополит попал в опалу и до самой смерти должен был сидеть в железных, очень тяжелых цепях. А великий князь вновь избрал митрополита - по своему желанию.

Затем великий князь отправился из Александровой слободы вместе со всеми опричниками. Все города, большие дороги и монастыри от Слободы до Лифляндии были заняты опричными заставами, как будто бы из-за чумы, так что один город или монастырь ничего не знал о другом.

Как только опричники подошли к яму, или почтовому двору, Черная, так принялись грабить. Где великий князь оставался на ночь, по утру там все поджигалось и спаливалось.

И если кто-нибудь из его собственных избранных людей, из князей, бояр или их слуг, приходил из Москвы на заставу и хотел проникнутьв лагерь, того приводили от заставы связанным и убивали тотчас же. Некоторых приволакивали к великому князю нагими и гоняли по снегу до смерти. То же самое было и с теми, кто хотел уйти из лагеря в Москву и был схвачен стражей.

Затем великий князь пришел в Тверь и приказал грабить все - и церкви, и монастыри, пленных убивать, равно как и тех русских людей, которые породнились и сдружились с иноземцами. Всем убитым отрубали ноги - устрашения ради; а потом трупы их спускали под лед в Волгу. То же было и в Торжке; здесь не было пощады ни одному монастырю, ни одной церкви.

еликий князь вернулся под Великий Новгород и расположился в 3 верстах пути от него; в город он послал разведчиком воеводу со своими людьми. В городе прошел слух, что великий князь пошел в Лифляндию. А между тем он вошел в Великий Новгород, во двор к архиепископу и отобрал у него все его имущество. Были сняты также самые большие колокола, а из церквей забрано все, что ему полюбилось. Так-то пощадил великий князь этот город! Купцам он приказал торговать и от его людей - опричников - брать награбленное лишь по доброй уплате. Каждый день он поднимался и переезжал в другой монастырь, где снова давал простор своему озорству. Он приказывал истязатьи монахов, и многие из них были убиты. Таких монастырей внутри и вне города было до 300, и ни один из них не был пощажен. Потом начали грабить город. По утрам, когда великий князь подъезжал из лагеря к городу, ему навстречу выезжал начальник города, и великий князь узнавал таким образом, что происходило в городе за ночь. Целых шесть недель без перерыва длились ужас и несчастье в этом городе! Все лавки и палатки, в которых можно было предпологать наличность денег или товару, были опечатаны. Великий князь неизменно каждый день лично бывал в застенке. Ни в городе ни в монастырях ничего не должно было оставаться; все, что воинские люди не могли увести с собой, то кидалось в воду или сжигалось. Если кто-нибудь из земских пытался вытащить что-либо из воды, того вешали.

Затем были казнены все пленные иноземцы; большую часть их составляли поляки с их женами и детьми и те из русских, которые поженились на чужой стороне. Были снесены все высокие постройки; было иссечено все красивое: ворота, лестницы, окна. Опричники увели также несколько тысяч посадских девушек. некоторые из земских переодевались опричниками и причиняли великий вред и озорство; таких выслеживали и убивали.

Великий князь отпарвился затем дальше во Псков и там начал действовать так же. К Нарве и ко шведской границе - к Ладожскому озеру - он отправил начальных и воинских людей и приказал забирать у русских и уничтожать все их имущество, и многое было брошено в воду, а многое сожжено. В эту пору было убито столько тысяч духовных и мирян, что никогда ни о чем подобном и не слыхивали на Руси. Великий князь отдал половину города на грабеж, пока он не пришел ко двору, где жил Микула.

Этот Микула - прожиточный мужик; живет во Пскове до дворе один, без жены и детей. У него много скота, который всю зиму ходит во дворе по навозу под открытым небом, растет и тучнеет. От этого он и разбогател. Русским он предсказывает многое о будущем. Великий князь подошел к нему во двор. Микула же сказал великому князю: "Довольно! Отправляйся назад домой!".

Великий князь послушался этого Микулы и ушел от Пскова обратно в Александрову слободу - со всеми деньгами, со всем добром и многочисленными большими колоколами.

В Слободе он тотчас же приказал построить каменную церковь: в ней он сожил все, что было забрано наличными деньгами; в церкви были вделаны врата, которые он взял от церкви в Великом Новгороде; врата были отлиты с историческими изображениями; при церкви же были повешены колокола.

После того великий князь открыто опоил отравой князя Володимира Андреевича, а женщин велел раздеть донага и позорно расстрелять стральцам. Из его (т.е. Володимира Андреевича) бояр никто не был оставлен в живых.

Великий князь снова приехал из Александровой слободы на Москву и приказал перехватать всех приказных и правителей в земщине и всех дьяков.

Иван Висковатый держал в земщине печать; Микита Фунтиков был казначеем, Иван Булгаков был в приказе Большой казны. Тогда великий князь умертвил до 130 начальников, из которых каждый судил и рядил по старне. Ивану Висковатому отрезали сперва нос и уши, потом отсекли руки. Микита Фунтиков был привязан к столбу на тргу и облит кипятком; так его сварили живьем.

Был тогда великий голод; из-за кусочка хлеба человек убивал человека. А у великого князя по дворам в его подклетных селах, доставлявших содержание дворцу, стояло много тысяч скирд необмолоченного хлеба в снопах. Но он не хотел продавать его своим подданным, и много тысяч людей умерло в стране от голода, а собаки пожирали их трупы.

К тому же всемогущий Бог наслал еще великий мор. Дом или двор, куда заглядывала чума, тотчас же заколачивался, и всякого, кто в нем умирал, в нем же и хоронили; многие умирали от голода в своих собственных домах или дворах. И все города в государстве, все монастыри, посады и деревни, все проселки и большие дороги были заняты заставами, чтобы ни один не мог пройти к другому. А если стража кого-нибудь хватала, его сейчас же тут же у заставы бросали в огонь со всем, что при нем было, - с повозкой, седлом и уздечкой. Многие тысячи умерших в этой стране от чумы пожирались собаками. Чума усиливалась, а потому в поле вокруг Москвы были вырыты большие ямы, и трупы сбррасывались туда без гробов по 200, по 300, 400, 500 штук в одну кучу. В Московском государстве по большим дорогам были построены особые церкви; в них ежедневно молились, чтобы Господь смилостивился и отвратил от них чуму.

Великому князю был подарен слон(10) вместе с арабом, который за этим слоном ухаживал. Араб получал в Москве большое жалование. Это подметили русские бражники, т.е. беспутные люди, пропойцы, которые в корчмах пьют и зернью играют. Из-за денег они тайно убили жену араба. Вот этот-то араб был оклеветан и оговорен русскими вместе со своим слоном, что будто бы чума, о которой в Москве и не думали, произошла от него и его слона. Тогда араба и его слона сослали в опале в посад Городецкий. Араб умер там, и великий князь послал дворянина с наказом умертвить слона при помощи крестьян и посадских. Слон стоял обычно в сарае, а кругом сарая был тын. Неподалеку от него схоронили араба. Тогда слон проломил тын и улегся на могиле. Там его и добили; выбили у него клыки и доставили великому князю и доказательство того, что слон действительно околел.

Согласно присяге опричники не должны были говорить ни словас земскими, ни сочетаться с ними браком. А если у опричника были в земщине отец или мать, он не смел никогда их навещать.

Великий князь разделил Москву на две части. Себе он взял совсем незначительную часть, город и кремль он оставил земским. Всякий раз, когда великий князь брал в опричнину какой либо город или уезд, он отписывал себе в опричнину одну или две улицы из пригородных московских слобод. Так убывали в числе земские - бояре и простой люд. А великий князь - сильный своими опричниками - усиливался еще более.

Князь или боярин, не включенный в опричный список, заносился в особый список, который пересылался князю Ивану Дмитриевичу бельскому и прочим земским боярам, с тем чтобы взамен его вотчины ему было дано поместье где-нибудь в другом уезде. Это случалось редко. А когда это случалось и великий князь "перебирал" уезды, а опричники отбирали от земских их вотчины, то отбирали они все, что в этих вотчинах находили, не оставляя ничего, если им что полюбится.

Через Москву протекает река Неглинная в один фут шириной и глубиной. Ручей этот и был границей опричнины и земщины. На нем великий князь приказал отстроить такой большой двор, какого в Русской земле еще и не видывали. он так дорого обошелся стране, что земские желали, чтобы он сгорел. Великий князь узнал об этом и сказал своим опричникам, что он задаст земским такой пожар, что они не скоро его потушат. И своим опричникам он дал волю всячески обижать земских. Многие рыскали шайками по стране и разъезжали якобы из опричнины, убивали по большим дорогам всякого, кто им попадался навстречу, грабили многие города и посады, били насмерть людей и жгли дома. Захватили они много денег, которые везли к Москве из других городов, чтобы сдать в казну. За этими делами присмотра тогда не было.

Комендант польского короля Сизигмунда в одном из городов Лифляндии, Александр Полубенский, отправился вместе с 800 поляками, переодевшись опричниками. При нем было трое русских служилых людей, отъехавших от великого князя: Марк Сарыхозин и его брат Анисим; имя третьего было Тимофей Тетерин; в Русской земле у великого князя он был стрелецким головой; боясь опалы великого князя, он постригся в монахи и в камилавке явился к королю. Итак, комендант подошел к Изборску и сказал воротнику: "Открывай! Я иду из опричнины". Ворота были тотчас же открыты. Так врасплох захватили поляки Изборск. Однако удерживали его не долее 14 дней и сдали его русским опричникам. После взятия Изборска поляки были пожалованы поместьями и крестьянами; те, кто хотел удержать их и после сдачи города, были убиты.

Русские решили сдать полякам Феллин, Тарваст и Мариенбург в Лифляндии. Об этом узнал великий князь и послал приказ - обезглавить по этим городам и замкам всех главных дьяков и приказных. Головы их были привезены в мешках на Москву как доказательство иих казни.

После того по всем пограничным замкам и городам великий князь разослал указ - не впускать никого, если кто придет как бы из опричины.

Многие отправились из опричнины и, придя на остзейское поморье с подложными наказами, принялись переписывать по посадам всех богатых купцов и девушек - дочерей как богатых купцов, так и крестьян, будто бы великий князь требовал их на Москву. Если какой крестьянин или купец давал денег, дочь его выключалась ииз списка, будто бы она некрасива. А та, что и в самом деле была дурнушкой, должна была идти за красивую. Так заполучали они деньги.

Если опричникам там, где их именья и села граничили с земскими, полюбится какое-нибудь поле или лес, луга или пруд, то они выкапывали рядом два рва: один - в 2 сажени длины и ширины, и это были владения опричины; другой - в 1 сажень длины и ширины, и это отходило к земским.

Все крестьяне страны имеют в Юрьев день осенний(11) свободный выход. Они принадлежат тому, кому захотят. Кто не хотел добром переходить от земских под опричных, тех эти последние вывозили насильством и не по сроку. Вместе с тем увозились или сжигались и крестьянские дворы.

Много, много богатых торговых людей, много бояр и богатых гостей из земских, те, что не служили на войне, закладывались - вместе с вотчинами, женами и детьми и всем, что у них было, - за тех опричников, которых они знали; продавали им свои вотчины, думая, что этим они будут ограждены от других опричников. Но опричники, пограбив их, говорили им: "Мы не можем держать вас дольше; вы же знаете, что мы не можем общаться с земскими, что это противно нашей присяге. Уходите, откуда пришли!". И земские должны были еще Бога благодарить, что ушли непобитые!

Опричники обшарили всю старну, все города и деревни в земщине, на что великий князь не давал им своего согласия. Они сами составляли себе наказы; говорили, будто бы великий князь указал убить того или другого ииз знати или купца, если только они думали, что у него есть деньги, - убить вместе с женой и детьми, а деньги и добро забрать в казну великого князя.

Тут начались многочисленные душегубства и убийства в земщине. И описать того невозможно! Кто не хотел убивать, те ночью приходили туда, где можно было предполагать деньги, хватали людей и мучили их долго и жестоко, пока не получали всей их наличности и всего, что приходилось им по вкусу. Из-за денег земских оговваривали все: и их слуги, работники и служанки, и простолюдин из опричины - посадский или крестьянин. Я умалчиваю о том, что позволяли себе слуги, служанки и малые опричных князей и дворян! В силу указа все считалось правильным.

По своей прихоти и воле опричники так истязали всю русскую земщину, что сам великий князь обьявил: "Довольно!".

Опричники не могли насытиться добром и деньгами земских. Раньше если опричники искали на ком-нибудь из земских 1000 рублей, будто бы данные им в долг, тогда как земские получили от них только сотню, а то и того меньше, но записывали-то они, опричные, всю сумму в 1000 рублей, все жалобы потерпевших вместе с расписками и судными списками клались под сукно: ведь опричные присягали, что они не будут дружить с земскими, что с ними они не будут иметь никаких дел.

Теперь великий князь сыграл обратную игру: он приказал подобрать все жалобы. И если опричные говорили: "на 1000" и на эту сумму была дана расписка, а земские получали на самом деле не все полностью, то опричники должны были выплатить земским дополнительно. Это решение пришлось не по вкусу опричникам, и великий князь принялся расправляться с начальными людьми из опричнины.

Князь Афанасий Вяземский умер в посаде Городецком в железных оковах. Алексей Басманов и его сын Федор, с которым великий князь предавался разврату, были убиты. Малюта Скуратов был убит в Лифляндии под Вейссенштейном: этот был первым в курятнике! По указу великого князя его поминают в церквах и до днесь.

Князь Михаил, сын Темрюка из Черкасской земли, шурин великого князя, стрельцами был насмерть зарублен топорами и алебардами. Князь Василий Темкин был утоплен. Иван Зобатый был убит. Петр Suisse(12) - повешен на собственных воротах перед спальней. Князь Андрей Овцын - повешен в опричнине на Арбатской улице, вместе с ним была повешена живая овца. Маршал Булат хотел сосватать свою сестру за великого князя и был убит, а сестра его изнасилована 500 стрельцами. Стрелецкий голова Курака Уновский был убит и спущен под лед. Григорий Грязной был убит, а его сын Микита сожжен. Его брат Василий был взят в плен татарами. Писец и дьяк Посник Суворов был убит в поместном приказе. Осип Ильин был позорно казнен во дворовом приказе.

Всех опричников и земских, всех тех, кого должны были казнить, били сначала публично на торгу батогами до тех пор, пока те, у кого было добро или деньги, не передавали их в казну великого князя. А у кого не было ни денег, ни добра, тех сразу убивали где ни попадя - и у церквей, и на улицах, и в домах - во время сна или бодрствования, а потом выбрасывали на улицу. При этом писалась цидула, в ней указывалась причина казни. Записка эта пришпиливалась к одежде мертвеца, и труп должен был лежать в острастку народа - все равно, был ли казненный прав или виноват.

Если бы Москва не выгорела со всем, что в ней было, земские получили бы много денег и добра по неправильным распискам, которые они должны были получить обратно от опричников. Но так как Москва сгорела, а с ней вместе и все челобитья, судные списки и расписки, земские остались в убытке.

Были обижены также торговые люди - как русские, так и из других государств, постоянно торгующие в его стране.

В своей стране великий князь не терпел рядом со своими торговыми людьми никаких других, кроме тех, кто торговал у Нарвы с немцами, французами, англичанами и со всеми заморскими и кого он указывал оболгать - одного больше, другого меньше, по своей воле.

Что касается до тогровых людей чужих стран, то турчанин купец Чилибей был отослан из Москвы; за товары, которые взял от него великий князь, ему ничего не было уплачено; он должен был удалиться в опале без снисхождения, хотя люди его страны пользуются правом покупки всех пленных, которых русские привозили из Литвы или Польши, а также и из Швеции, равно как из Лифляндии и других окрестных стран; турки вольны разводить их по своим и чужим странам.

Некоторые торговые люди из Сибири были убиты, а их соболи удержаны в казне великого князя.

Из Персии шли англичане, которые приезжают к Холмогорам. Как только подошли они к Волге, явился русский станичный голова со своими стрелками, якобы в качестве провожатых и охраны от черкасских татар и нагаев, от луговой и нагорной черемисы. Это предложение пришлось англичанам по душе. И голова со стрельцами вступили на английский корабль, нагруженный пряностями и дорогими шелковыми тканями, ранили нескольких англичан, но оставили шкипера и корабельщиков и повернули с кораблем и товарами обратно.

От английской компании великий князь отобрал в свою казну много денег и добра. Королева послала спросить у великого князя - почему он так поступил. А великий князь отвечал послу так: "Опальные деньги не отдадут".

Герцог Август курфюрст послал великому князю с бюргером из Лейпцига, Каспаром Куником, набор хирургических инструментов; все было искусно сделано и позолочено. И Каспар Куник не получил от великого князя ничего. Денежный мастер из Ревеля Пауль Гульден прибыл в Москву с драгоценностями, и от него они были отобраны.

Подклетные села(14), доставляющие содержание великокняжескому дворцу, и вотчины, и поместья князей и бояр, митрополита, епископов и монастырей, и земли крестьян - все разделены на сохи(15).

По уездам измерены все пашни, луга, леса и рыбные ловли и сообразно с качеством также разделены на сохи. И по всей стране по различным ее областям каждая соха имела свое собственное кадастровое наименование(16).

Со всех описанных сох великий князь собирал прежде дань полностью, хотя много, много тысяч сох стояли пустыми; ибо когда находили хотя бы одного человека - безразлично духовного или мирского - в землях митрополичьих, епископских или монастырских, равно как и служилых одного на целую соху, все равно платилось за всю соху. И это несмотря на то, что служилые люди с их земель должны были лично служить военную службу. Если даже на их землях не было ни одного крестьянина, они все же должны были платить за все те сохи, которые были за ними, и тем не менее лично служить военную службу. У того, кто не объявлялся на смотр, отписывались имения, а его самого били публично на торгу или в лагере кнутом или плетьми. Того, кто болел смертельной болезнью, на смотр проносили или провозили на носилках или в повозке.

Где отыскивалась пустая соха,ее причисляли к другим уездным сохам, в которых жили люди. Они-то и платили за пустые и за запустелые сохи. В Русской земле теперь больше пустых, нежели населенных сох.

Целовальники или присяжные, которые сидят на таможне, податей не платят. За них должны уплачивать крестьяне посадских и уездных сох.

Повсюду имеются еще почтовые дворы, где живут охочие люди с очень хорошими лошадьми; на этих лошадях в шесть дней можно доехать из Москвы до какой-нибудь окрестной границы или обратно от границы до Москвы; один ям или почтовый двор отстоит от другого на 20, 30, 40 или 50 верст. Содержание их обходилось очень дорого великому князю. Теперь же их должны содержать сохи.

Точно так же и с варкой селитры для заготовки пороха: все, что для этого было нужно, шло из казны, теперь же все это полностью должны справлять сохи.

На них же был возложен еще наем одного, двух, трех крестьян с сохи, которые должны были постоянно быть при пушках, тащить их и от них не отлучаться. Посошный - буть то гулящий или крестьянин, - которого наняли посошные люди, должен поставить за себя поруку сошным людям, когда он получает от них деньги. И обратно, сошные люди должны дать поруку начальному человеку, который управляет посошными при орудиях, в том, что нанятые ими работники неотступно будут при наряде и останутся при нем - живые или мертвые. Это порука расписывалась на обе стороны у площадного подьячего и подписывалась послухами.

Монастыри должны теперь ставить в поход воинских людей для великого князя со своих имений.

Все окрестные границы были закрыты, и во время голода и чумы никто не мог убежать из опричнины в другую старну; а кого хватали на польской границе, тех сажали на кол, некоторых вешали.

У великого князя ни в чем не может быть недостатка: ведь у русских обычна поговорка: "Господарское не изгорит, на море не утонет". Говорят они еще и так: "ВедаетБог да господарь", что соответствует "Cor domini in manu dei"(17).

До того как великий князь устроил опричнину, Москва с ее Кремлем и слободами была отстроена так. На восток город(Китай-город(18)) имел двойные ворота; на север он широко раскинулся по реке; на юге лежал Кремль; на запад были также двойные ворота. В Кремле были трое ворот: одни ворота Кремля были на запад и двое ворот на север. От восточных ворот города до западных город - весь насквозь - представлял собою площадь (Красная площадь) и рынок - и только! На этой площади под Кремлем стояла круглая церковь (Собор Покрова на Рву, или храм Василия Блаженного) с переходами; постройка была красива изнутри и над первым переходом расписана многичисленными священными изображениями, изукрашенными золотом, драгоценными камнями, жемчугом и серебром. Митрополичий выезд со всеми епископами на Вербную субботу происходил ежегодно именно к этому храму. Под переходом похоронено несколько человек; на их могилах горели день и ночь восковые свечи; (они, т.е. мертвые) не тлеют, как говорят русские, а посему они считают их святыми и молятся им днем и ночью. У этого храма висело много колоколов.

Там, где стоит храм, площадь сама по себе расположена высоко, как маленькая гора. Неподалеку от храма стоят несколько пушек, из них можно стрелять поверх восточных ворот через стену и Москву-реку.

На этой-то площади умерщвляли и убивали господ из земщины. Тогда вся площадь - от западных ворот и до этого храма - бывала окружена и занята опричными стрелками. Трупы оставались обнаженные на площади и днем и ночью - народу в назидание. Потом их сбрасывали в одну кучу в поле, в яму.

Около храма есть ворота (Фроловские, с 1658 г. назывались Спасские) в Кремль. На восточной его стороне - тоже церковь (св.Константина и Елены), ничем не отличающаяся от других русских церквей. Затем идут знатнейшие приказы, все деревянной постройки, и только один из камня. А именно: Казанский, Разбойный, Разрядный, Поместный, Приказ Большой Казны, Дворцовый приказ, приказ Челобитенный, где вычитывались все челобитья, которые сходили от великого князя и были подписаны. Дальше стоит церковь (Архангельский собор), где похоронены покойные великие князья. Далее Казенный двор. Перед этой церковью и Казенным двором ставили на правеж всех, кто был должен в казну. Дальше - еще одна двухэтажная церковь (Благовещенский собор) с лестницей вверху, со сводами. Свод и одна стена по левой стороне до дверей и входа в нижнюю церковь расписаны изображениями святых в образе человеческом. Дальше - сводчатым же проходом - можно пройти до четырехугольной площадки перед палатой (Большая набережная палата) великого князя, в которой он обычно обедает. Эта площадка покоится на сводах, она выложена камнями; не перекрыта. Каждое утро великий князь ходил в эту церковь; главы ее были покрыты позолоченной медью. Палата великого князя была деревянной постройки. Против этой палаты на востоке стояла другая палата (Малая набережная палата), которая была пуста.

С площади на юг - вниз к погребам, поварням и хлебням - шла лестница. С площади на запад был переход к Большой палате (Средняя или Большая Золотая палата), которая была перекрыта медью и все время стояла открытой.

Здесь от перехода в середине было четырехугольное крыльцо (Красное крыльцо); через это крыльца в большие праздники проходил обычно великий князь в своем одеянии в сопровождении многочисленных князей и бояр в бриллиантах и золоте. Великий князь держал в руке прекрасный драгоценный посох с тремя огромными драгоценными камнями. Все князья и бояре также держали в руках по посоху; по этим посохам отличали правителей. теперь с великим князем ходят новодельные господа, которые должны бы быть холопами тем - прежним!

К другим кремлевским церквам от этого крыльца вели двустворчатые решетчатые ворота. За ним были ворота, которые переходом вели к площади, где расположены погреба, поварни и хлебни. Дальше была еще церковь (Успенский собор) с пятью главами; четыре из них были перекрыты жестью, а пятая в середине была позолочена. над церковным входом была изображена и расписана с позолотой икона Богородицы. За ней митрополичий двор (позже "Патриарший двор" и еще позже - синоидальный дом) со всеми его приказами. За ними были ворота (Троицкие ворота), которые вели к опричному двору. Здесь можно было переехать через речку Неглинную: через эту речку был каменный мост. Вот и все каменные мосты, которые только видел я в этой стране! Вдоль западных стен с внутренней их стороны до ворот, которые ведут в город (Никольские ворота), было несколько сотен житных дворов: они принадлежали опричному двору.

В Кремле было еще несколько монастырей, где погребались великие князья и иные великие господа.

Посреди Кремля стояла церковь (Иоанна Лествичника, возведенная итальянцем Боном-Фрязиным в 1505 г. На ее месте в 16000 г. отстроен "Иван Великий") с круглой красной башней (Звонница Петрока Малого, выстроенная в 1532 г. для 1000-пудового колокола). На этой башне висели все большие колокола, что великий князь привез из Лифляндии.

Около башни стояла лифляндская артиллерия, которую великий князь добыл в Феллине вместе с магистром Вильгельмом Фюрстенбергом; стояла она неприкрытая, только напоказ.

У этой башни сидели все подбячие, которые всем и каждому ежедневно писали за деньги челобитные, кабалы или расписки; все они приносили присягу. По всей стране челобитья писались на имя великого князя. около этой башни или церкви ставили на правеж всех должников из простонародья. И повсюду должники стояли на правеже до тех пор, пока священник не вознесет даров и не зазвонят в колокола.

Между башней и церковью висел еще один колокол: самый большой по всей стране. Когда звонили в него по большим праздникам, великий князь в своем одеянии направлялся в церковь в сопровождении священников, несших перед ним крест и иконы, и князей и бояр.

В день Симона Иуды на этой площади великий князь вместе с князьями и боярами, с митрополитом, епископами и священниками, в облачениях, с крестами и хоругвями прощались с летом или провожали его и встречали зиму. У русских это - день нового года (автор имеет ввиду 1 сентября - день Симеона Столпника, "Летопроводца". С 1700 г. новый год считался с 1 января); кто из иноземцев не имел поместья, то должен был требовать себе новую "кормовую память".

Затем идут другие ворота (упоминаемые выше Никольские ворота) из Кремля в город.

Городские (т.е. Китай-города) и кремлевские стены выстроены все из красного обожженного кирпича и по всему кругу снабжены бойницами.

Ворота эти двойные. около них во рву под стенами находились львы: их прислала великому князю английская королева. У этих же ворот стоял слон, прибывший из Аравии.

Дальше шел судный двор, или земский двор, и цейхгауз; за ним друкарня или печатный двор. Далее была башня или цитадель, полная зелья. Затем - северные ворота (Владимирские ворота). Около них - много княжеских и боярских дворов, протянувшихся до доругих ил средних ворот (Ильинских ворот). Здесь была выстроена большая тюрьма, совсем как замок; в ней сидели пленники, взятые в плен на поле битвы в Лифляндии. На день тюремный сторож выпускал их по городу, а на ночь ковал в железо. Здесь же был и застенок. Дальше до третьих северных ворот (Варварских ворот) тянулись различные дома и дворы. На этой улице был выстроен еще большой двор с женской половиной: когда великий князь захватил и добыл Полоцк, здесь были заключены привезенные на Москву Довойна и некоторые другие поляки и их жены.

Далее (на Варварке) был двор англичан, которые приезжают к Холмогорам. Еще дальше - Денежный двор.

За всем этим находились торговые ряды. В каждом ряду торговали одним товаром. Ряды тянулись вдоль площади перед Кремлем.

На площади изо дня в день стояло несколько "малых" с лошадьми: всякий мог их нанять за деньги и быстро доставить из подгородных слобод что-нибудь, как-то: рукописания, грамоты, расписки - и затем опять идти в Кремль по приказам.

Посредине города был заново отстроенный двор, в нем должны были лить пушки.

По всем улицам были устроены "решетки", так что вечером или ночью никто не мог через них ни пройти, ни проехать - развве что по знакомству со сторожем. А если хватали кого-нибудь под хмельком, того держали в караульной избе до утра, а затем приговаривали к телесному наказанию.

Вот как по всей стране устроены все города и посады. В этом городе Москве все епископы страны имеют свои особые дворы - в городе и слободах, равно как и все знатнейшие монастыри, священники и дьячки, воеводы и начальные люди, все приказы и дьяки, все воротники, до 2000 человек из мелкой знати, также имеют здесь свои дворы; изо дня в день они выжидали по приказам какой-нибудь посылки; как только в стране что-либо случалось, им давались наказы и их отсылали в тот же час. Также были дворы у охотников, конюхов, садовников, чашников и поваров. Были посольские дворы и много других дворов иноземцев, которые все служат великому князю. Все эти дворы были свободны от государевой службы.

Но когда была учреждена опричнина, все те, кто жил по западному берегу речки Неглинной, безо всякого снисхождения должны были покинуть свои дворы и бежать в окрестные слободы, еще не взятые в опричнину. Это относилось одинаково и к духовным, и к мирянам. А кто жил в городе или слободах и был взят в опричнину, тот мог легко перейти из земщины в опричнину, а свои дворы в земщине или продать, или, разобрав, увести в опричнину.

Тогда же подоспели великий голод и чума. Многие села и монастыри от того запустели. Многие торговые люди из-за указа, который пришел от великого князя из опричнины в земщину, покидали свои дворы и метались по старне туда и сюда. Так велика была беда, что земский поглядывал только - куда бы убежать!

Об этой игре узнал крымский царь и пошел к Москве с Темрюком из Черкасской земли - свойственником великого князя. А великий князь вместе с воинскими людьми - опричниками - убежал в незащищенный город Ростов.

Поначалу татарский хан приказал подпалить увеселительный двор великого князя - Коломенское - в одной миле от города. Все, кто жил вне города в окрестных слободах, все бежали и укрылись в одном месте: духовные из монастырей и миряне, опричники и земские.

На другой день он поджег земляной город - целиком все предместье; в нем было также много монастырей и церквей. За шесть часов выгорели начисто и город (Китай-город), и Кремль, и опричный двор, и слободы. Была такая великая напасть, что никто не мог ее избегнуть!

В живых не осталось и 300 боеспособных людей. Колокола у храма и колокольня, на которой они висели, упали, и все те, кто вздумал здесь укрыться, были задавлены камнями. Храм вместе с украшениями и иконами был снаружи и изнутри спален огнем, колокольни также. И остались только стены, разбитые и раздробленные. Колокола, висевшие на колокольне посредине Кремля, упали на землю и некоторые разбились. Большой колокол упал и треснул. На опричном дворе колокола упали и врезались в землю. Так же и все другие колокола, которые висели в городе и вне его на деревянных звонницах, церквей и монастырей. Башни или цитадели, где лежало зелье, взорвались от пожара - с теми, кто был в погребах; в дыму задохнулось много татар, которые грабили монастыри и церкви вне Кремля, в опричнине и земщине. Одним словом, беда, постигшая тогда Москву, была такова, что ни один человек в мире не смог бы того себе и представить. Татарский хан приказал поджечь и весь тот хлеб, который еще необмолоченным стоял по селам великого князя. татарский царь Девлет-Гирей повернул обратно в Крым со множеством денег и добра и многим множеством полоняников и опустошил великого князя всю Рязанскую землю.

Строения опричного двора были таковы: великий князь приказал разломать дворы многих князей, бояр и торговых людей на запад от Кремля на самом высоком месте в расстоянии ружейного выстрела; очистить четырехугольную площадь и обвести эту площадь стеной; на одну сажень от земли ввыложить ее из тесаного камня, а еще на две сажени вверх - из обожженных кирпичей; наверху стены были сведены остроконечно, без крыши и бойниц; протянулись они приблизительно на 130 саженей в длину и на столько же в ширину, с тремя воротами: одни выходили на восток, другие - на юг, третьи - на север. Северные ворота находились против Кремля и были окованы железными полосами, покрытыми оловом. Извнутри - там, где ворота открывались и закрывались - были вбиты в землю два огромных толстых бревна и в них проделаны большие отверстия, чтобы через них мог пройти засов; засов этот, когда ворота были открыты, уходил в стену, а когда ворота закрывались, его протаскивали через отверстия бревен до противоположной стены. Ворота были обиты жестью. На них было два резных разрисованных льва - вместо глаз у них были пристроены зеркала, и еще - резной из дерева черный двуглавый орел с распростертыми крыльями. Один лев стоял с раскрытой пастью и смотрел к земщине, другой такой же смотрел во двор. Между этими двумя львами стоял двуглавый черный орел с распростертыми крыльями и грудью в сторону земщины.

На этом дворе были выстроены три мощных постройки, и над каждой наверху на шпице стоял двуглавый черного цвета орел из дерева, с грудью, обращенной к земщине.

От этих главных построек шел переход через двор до юго-восточного угла. Там, перед избой и палатой, были выстроены низкие хоромы с клетью вровень с землей. На протяжении хотом и клети стена была сделана на полсажени ниже для доступа воздуха и солнца. Здесь великий князь обычно завтракал или обедал. Перед хоромами был погреб, полный больших кругов воску.

Такова была особенная площадь великого князя. Ввиду сырости она была засыпана белым песком на локоть в вышину. Южные ворота были малы: только один и мог в них въехать или выехать.

Здесь были выстроены все приказы и становились на правеж должники, которых били батогами или плетьми, пока священник не вознесет за обедней даров и не прозвонит колокол. Здесь подписывались все челобитья опричников и отсылались в земщину, и что было здесь подписано, то было уж справедливо и в силу указа в земщине тому не перечили.

Снаружи слуги князей и бояр держали их лошадей: когда великий князь отправлялся в земщину, то верхом они могли следовать за ним только вне двора.

Через восточные ворота князья и бояре не могли следовать за великим князем - ни во двор, ни из двора: эти ворота были исключительно для великого князя, его лошадей и саней.

Так далеко простирались постройки на юг. Дальше была калитка, изнутри забитая гвоздями. На западной стороне ворот не было; там находилась большая площадь, ничем не застроенная.

На севере были большие ворота, обитые железными полосами, покрытыми оловом. Здесь находились все поварни, хлебни и мыльни. Над погребами, где хранился разных сортов мед, а в некоторых лежал лед, были сверху надстроены большие сараи с каменными подпорами из досок, прозрачно прорезанных в виде листвы. В них подвешивалась всякая дичь и рыба, которая шла, главным образом, из Каспийского моря, как-то: белуга, осетр, севрюга и стерляди. Здесь была калитка, чтобы с поварень, погребов и хлебень можно было доставлять еду и питье на великокняжеский двор. Хлеб, который великий князь ест сам, - несоленый.

Здесь были две лестницы (крыльца), по ним можно было подняться к большой палате. Одна из них была против восточных ворот. Перед ними находился маленький помост, подобный четырехугольному столу: на него всходит великий князь, чтобы сесть на коня или слезть с него. Эти лестницы поддерживались двумя столбами, на них покоилась крыша и стропила. Столбы и свод были украшены резьбой под листву.

Переход шел кругом всех покоев и до самых стен. Этим переходом великий князь мог пройти сверху от покоев по стенам в церковь, которая стояла вне ограды перед двором на востоке. Церковь эта была выстроена крестообразно, и фундамент ее шел вглубь на восьми дубовых сваях; три года она стояла непокрытой. У этой церкви висели колокола, которые великий князь награбил и отобрал в Великом Новгороде. Другая лестница была по правую руку от восточных ворот.

Под этими двумя лестницами и переходами держали караул из 500 стрелков; они же несли и все ночные караулы в покоях или палате, где великий князь обычно ел. на южной стороне ночью держали караулы князья и бояре.

Все эти постройки были из прекрасного елового леса; вырубался он в так называемом Клинском лесу, около которого лежит посад того же имени и ям - в 18 милях от Москвы по большой дороге в Тверь и Великий Новгород.

Платные мастера или плотники для этих прекрасных построек пользуются только топором, долотом, скобелем и одним инструментом в виде кривого железного ножа, вставленного в ручку.

Когда татарский царь Девлет-Гирей приказал запалить слободы и подгородные монастыри, и один монастырь действительно был подожжен, тогда трижды ударили в колокол, еще и еще раз... пока огонь не подступил к этому крепкому двору и церкви. Отсюда огонь перекинулся на весь город Москву и Кремль. Прекратился звон колоколов. Все колокола этой церкви расплавились и стекли в землю. Никто не мог спастись от этого пожара. Львы, которые были под стенами в яме, были найдены мертвыми на торгу. После пожара ничего не осталось в городе - ни кошки, ни собаки.

Так осуществились пожелания земских и угроза великого князя. Земские желали, чтобы этот двор сгорел, а великий князь грозился земским, что он устроит им такой пожар, что они не сумеют его потушить. Великий князь рассчитывал, что и дальше он будет играть с земскими так же, как начал. Он хотел искоренить неправду правителей и приказных страны, а у тех, кто не служил его предкам верой и правдой, не должно было оставаться в стране ни роду, ни племени. Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по судебникам без подарков, дач и приносов. Земские господа вздумали этому противиться и препятсятвовать и желали, чтобы двор сгорел, чтобы опричнине пришел конец, а великий князь управлял бы по их воле и пожеланиям. Тогда всемогущий Бог послал эту кару, которая приключилась через посредство крымского царя Девлет-Гирея.

С этим пришел опричнине конец, и никто не смел поминать опричнину под следующей угрозой: виновного обнажали по пояс и били кнутом на торгу. Опричники должны были возвратить земским их вотчины. И все земские, кто только оставался еще в живых, получили свои вотчины, ограбленные и запустошенные опричниками.

На следующий год, после того как была сожжена Москва, опять пришел крымский царь полонить Русскую землю. Воинские люди великого князя встретили его на Оке, в 70 верстах, или по-русски в "днище" от Москвы.

Ока была укреплена более чем на 50 миль вдоль по берегу: один против другого были набиты два частокола в 4 фута высотою, один от другого на расстоянии 2 футов, и расстояние это между ними было заполнено землей, выкопанной за задним частоколом. Частоколы эти сооружались людьми князей и бояр с их поместий. Стрелки могли таким образом укрываться за обоими частоколами или шанцами и стрелять из-за них по татарам, когда те переплывали реку.

На этой реке и за этими укреплениями русские рассчитывали оказать сопротивление крымскому царю. Однако им это не удалось.

Крымский царь держался против нас на другом берегу Оки. Главный же военачальник крымского царя, Дивей-мурза, с большим отрядом переправился далеко от нас через реку, так что все укрепления оказались напрасными. Он подошел к нам с тыла от Серпухова.

Тут пошла потеха. И продолжалась она 14 дней и ночей. Один воевода за другим непрестанно бились с ханскими людьми. Если бы у русских не было гуляй-города(19), то крымский царь побил бы иих, взял бы в плен и связанными увел бы всех в Крым, а Русская земля была бы его землею.

Мы захватили в плен главного военачальника крымского царя Дивея-мурзу и Хазбулата. Но никто не знал их языка. Мы думали, что это был какой-нибудь мелкий мурза. На другой день в плен был взят татарин, бывший слуга Дивей-мурзы. Его спросили: как долго простоит крымский царь? Татарин отвечал: "Что же вы спрашиваете об этом меня! Спросите моего господина Дивей-мурзу, которого вы вчера захватили". Тогда было приказано всем привести своих полоняников. Татарин указал на Дивей-мурзу и сказал: "Вот он - Дивей-мурза!". Когда спросили Дивей-мурзу: "Ты ли Дивей-мурза?", тот отвечал: "Нет! Я мурза невеликий!". И вскоре Дивей-мурза дерзко и нахально сказал князю Михаилу Воротынскому и всем воеводам: "Эх вы, мужичье! Как вы, жалкие, осмелились тягаться с вашим господином, с крымским царем!". Они отвечали: "Ты сам в плену, а еще грозишься". На это Дивей-мурза возразил: "Если бы крымский царь был взят в полон вместо меня, я освободил бы его, а вас, мужиков, всех согнал бы полоняниками в Крым!". Воеводы спросили: "Как бы ты это сделал?". Дивей-мурза отвечал: "Я выморил бы вас голодом в вашем гуляй-городе в 5-6 дней. Ибо он хорошо знал, что русские били и ели своих лошадей, на которых они должны выезжать против врага. Русские пали тогда духом.

Города и уезды Русской земли все уже были расписаны и разделены между мурзами, бывшими при крымском царе; было опреджелено - какой кто должен держать. При крымском царе было несколько знатных турок, которые должны были наблюдать за этим: они были посланы турецким султаном по желанию крымского царя. Крымский царь похвалялся перед турецким султаном, что он возьмет всю Русскую землю в течении года, великого князя пленником уведет в Крым и своими мурзами займет Русскую землю.

Нагаи, которые были в войске крымского царя, были недовольны тем, что добыча поделена не поровну, потому что они помогали царю жечь Москву в прошлом году.

Как и в прошлом году, когда спалили Москву, великий князь опять обратился в бегство - на этот раз в Великий Новгород, в 100 милях от Москвы, а свое войско и всю страну бросил на произвол судьбы.

Из Великого Новгорода великий князь отправил нашему воеводе, князю Михаилу Воротынскому, лживую грамоту: пускай-де он держится крепко, великий князь хочет послать ему в помощь короля Магнуса и 40000 конницы. Грамоту эту перехватил крымский царь, испугался и оробел и пошел назад в Крым.

Все тела, у которых были кресты на шее, были погребены у монастыря, что около Серпухова. А остальные были брошены на съедение птицам.

Все русские служилые люди получали придачу к их поместьям(20), если были прострелены, посечены или ранены спереди. А у тех, которые были ранены сзади, убавляли поместий, и на долгое время они попадали в опалу. А те, которые были совершенно искалечены от ран, так что становились калеками, те назначались чиновниками в города и уезды и вычеркивались из воинских смотренных списков. А здоровые приказные из городов и уездов расписывались на места калек. Княжеским или боярским сыновьям, достигшим 12-летнего возраста, также раздавались поместья, и они также записавались в смотренные списки. Если лично они не объявлялись на смотру, их наказывали так же, как и их отцов. Никто по всей стране не свободен от службы, даже и тот, кто ничего не получает от великого князя.

Затем были убиты два военачальника - князь Михаил Воротынский и Микита Одоевский.

Хотя всемогущий Бог и наказал русскую землю так тяжко и жестоко, что никто и описать не сумеет, все же нынешний великий князь достиг того, что по всей Русской земле, по всей его державе - одна вера, один вес, одна мера! Только он один и правит! Все, что ни прикажет он - все исполняется, и все, что запретит - действительно остается под запретом. Никто ему не перечит: ни духовные, ни миряне. И как долго продержится это правление - ведомо Богу Вседержителю!

КАК ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЗАВОЕВАЛ И ДОБЫЛ КАЗАНЬ И АСТРАХАНЬ.

Великий князь приказал срубить город с деревянными стенами, башнями, воротами, как настоящий город; а балки и бревна переметить все сверху донизу. Затем этот город был разобран, сложен на плоты и сплавлен вниз по Волге, вместе с воинскими людьми и крупной артиллерией. Когда он подошел на Казань, он приказал возвести этот город и заполнить все укрепления землей; сам он возвратился в Москву, а город этот занял русскими людьми и артиллерией и назвал его Свияжском. Так казанцы лишились свободного пути и постоянно должны были биться и сражаться с русскими.

Великий князь вновь собрал великую силу и подошел опять к Казани, вел подкопы и взорвал их. Так взял он город, а казанского хана-царя Шигалея(21) взял в плен и отдал воинским людям город, как добычу.

Город был разграблен. Жителей убивали, выволакивали и обнаженные трупы складывали в большие кучи. Затем убитым связывали вместе ноги внизу у щиколоток; брали длинное бревно, насаживаали на него трупы ногами и бросали в Волгу по 20, 30, 40 или 50 трупов на одном бревне. Так и спускались вниз по реке эти бревна с трупами. Они висели на бревне под водой, и только ноги оттуда, где они были связаны вместе, торчали вверх над бревнами.

Это видел астраханский царь и опасался, как бы и астраханцам не были связаны так же ноги. Он испугался и ушел к крымскому царю, а Астрахань оставил незащищенной. Русские пришли и заняли Астрахань воинскими людьми и артиллерией.

Великий князь вернулся в Москву, оставив в Казани и Астрахани у своих воевод много золотых вещей, серебра и золота и различных шелковых материй.

Хотя эти два царства и были взяты, но оставалось еще много мурз, князей или фюрстов, живших в этих царствах, которые по-прежнему были независимы в своих землях. Этих нелегко было покорить, ибо страна раскинулась далеко и широко, как например луговые и нагорные черемисы.

В обоих городах - в Казани и в Астрахани - русские воеводы завязывали дружбу с некоторыми татарами, звали их в гости и дарили их золотыми вещами и серебрянными чарками, как если бы эти татары были высокого рода или чина, и отпускали их обратно в их земли, с тем чтобы они показывали другим подарки великого князя - тем, которые не думали даже и подчиняться великому князю, а не то чтобы служить ему. Видя, однако, что их людям даже и много более низкого происхождения, нежели они, выпала такая великая честь и подарки от воеводы и начальных людей, знатные татары думали, что они получат еще больше. На это-то и рассчитывали начальные люди в Казани и Астрахани. Они послали просить к себе всех знатнейших мурз-князей, т.е. фюрстов: пусть те придут и получат милость и подарки великого князя. Знатнейшие мурзы пришли в Казань, были хорошо приняты и думали, что им будет то же, что и их предшественникам, что, получив подарки, они смогут вернуться домой. Но когда они, выпив слишком много вина и меда - к чему не так они были привычны, как русские, - достаточно опьянели, пришло несколько сот стрелков и перестреляли этих татарских гостей, которые у себя были самыми знатными.

Так великий князь привел в послушание оба царства, пока крымский царь не пришел и не спалил ему Москвы.

Тогда поднялся народ из обоих царств и отправился в страну великого князя, пожег много незащищенных городов и увел с собой великое множество русских полоняников, не считая тех, которые были убиты насмерть. Думают, что это удалось им только потому, что крымский хан спалил великому князю Москву.

На другой год хан опять пришел из Крыма, чтоб захватить Русскую землю. Он дал своим купцам и многим другим грамоту, чтобы ездили они со своими товарами в Казань и Астрахань и торговали там беспошлинно, ибо он царь и государь всея Руси.

Но так как татарский царь ошибся в своих расчетах, то все эти купцы были ограблены русскими в Казани и Астрахани. У них было найдено так много товаров и столь различных, что русские даже и не знали, что это за товары! Да так и не узнали.

Хотя войско его величества короля шведского стояло тогда под Везенбергом, великий князь все же отправился сам против татар со своими воинскими людьми. Приехав на границу, он послал в Казань и Астрахань спросить, что же думают они делать и хотят ли они быть у него в послушании или нет. Если они хотят быть ему послушными, то пусть захватят всех начальных людей, которые начали эту игру. А коли нет - он пойдет на них со всем своим войском и уничтожит их. И пусть они отпустят еще на свободу всех русских.

Тогда пришли к нему многие из начальных людей, которые не участвовали в этом замысле и заявили от имени своей земли, что они готовы захватить главарей и пусть великий князь пошлет за своими русскими пленниками и всех их выведет.

Великий князь послал вывести обратно на Русскую землю всех русских полоняников и приказал перебить татар. Начальных же людей он приказал разорвать на согнутых деревьях, а иных посадить на кол. Это было в назидание всей земле.

Земля великого князя так расположена среди других, что ему нет возможности наступать на турка, так как он не может к нему пройти.

На восток лежит Нагайская земля. Но юго-востоке - Черкасская земля, заморская Персия-кизильбаши, Бухара, Шемаха. На юге - Крым; к югу - Литва с городом Киевом. На западе - Польша. На севере - Швеция, Норвегия и описанное выше западное Поморье с Соловецким монастырем. На северо-востоке самоеды, Мунгазея и Тахчеи.

Нагаи - вольные люди, без царей, королей и государей. Раньше они служили обычно великому князю за повольный грабеж в Литве, Польше, Лифляндии и по границам Швеции. Когда крымский царьжег Москву великого князя, с ним было 30000 нагайской конницы. Раньше из года в год они пригоняли в русскую землю великое множество лошадей на продажу - в одном табуне, причем великий князь получал каждую десятую лошадь в виде таможенной пошлины. А если он хотел получить сверх того, то стоимость тех лошадей определялась целовальниками и оплачивалась казной.

Из Черкасской земли великий князь взял себе в жены дочь князя Михаила Темрюковича. Этот также был с крымским царем, когда тот жег Москву.

Персия-кизильбаши, Бухара, Шемаха - все эти страны постоянно торгуют с Русской землей. Обычный их товар - золотые изделия, разных сортов шелковые ткани, пряности и многое другое. Великий князь ото всего получает десятую часть в виде таможенной пошлины.

Против крымского царя великий князь из года в год должен держать своих воинских людей на Оке. Раньше его войско встречало царя у Великого Дона и Донца, у дикого поля, между Крымом и Казанской землей.

Если бы даже великий князь и смог пройти через Литву около города Киева, все-таки он не мог бы нанести удар турку.

Дума великого князя такова, чтоб в Немецкой земле управляться ему так же, как управлялся с Казанью и Астраханью, в Лифляндии и в Литве, в городе Полоцке.

Под Полоцк великий князь подошел с большим войском и артиллерией. В лагерь к великому князю вышло из города духовенство с крестами, иконами и хоругвями и город сдали вопреки воле наместника Довойны. Великий князь вызвал из города все рыцарство и воинских людей. Их таким образом разъединили, а затем убили и бросили в Двину. С евреями, которые там были, случилось тоже самое, хотя они и предлагали великому князю много тысяч флоринов выкупа. Евреи держат в Литве все кабаки и таможни. Бедный люд замерзал и умирал от голода. Мещане вместе с женами и детьми были развезены по нескольким городам Русской земли. Наместник Довойна был отвезен в Москву в тюрьму. Но через несколько лет он был дан на размен против одного русского князя(23). Тогда он вырыл тело своей супруги, похороненное на немецком кладбище в Наливках за городом, и увез его с собой в Польскую землю.

Мещане, равно как многие из дворян, вместе с женами и детьми жили несколько лет по тюрьмам, закованные в железа, залитые свинцом. Когда же великий князь вместе со своими опричниками осаждал некоторые города в Лифляндии, все они были убиты вместе с их женами и детьми. И всем еще для устрашения были отсечены ноги, а тела их брошены потом в воду.

Великий князь давно склонялся к мнению, что следует поддерживать дружбу с римским императором, пока не перезовет он в свою страну всякого рода мастеров и воинских людей - столько, чтобы с их помощью оказать сопротивление крымскому царю. А еще его дума такова: подбить Римскую империю на войну с Польшей. Он и хотел это учинить как раз тогда, когда польский король стоял под городом Гданьском. В то время великий князь забирал остальную Лифляндию. Что тогда учинил он с лифляндцами - кто не знает этого, может узнать при желании.

Когда же Римская империя напала бы на Польшу, великий князь взял бы тогда город Вильну в Литве, чем и приблизил бы свою границу к немецкой земле.

У самоедов нет государей; люди они дикие, питаются рыбой, птицей и мясом оленей. Они же стреляют и ловят в своей стране соболей, приносят их на продажу русским и выменивают на сукно, котлы, сало, масло, панцыри и толокно. Сьезд бывает в Пустоозере, лежащем в глухом месте. С их земли великий князь получает ежегодно много соболей в дань. Земля их лежит приблизительно в 700 милях от Москвы. Имя теперешнего сборщика дани с самоедской земли - Петр Вислоухий. Он не может требовать с этих народов ничего сверх того, что они дадут ему сами по доброй воле.

Мунгазея также не имеет государей; люди здесь также ловят соболей и другое.

Тахчеи совсем пусты. В этой стране нет совсем никакого народа. Говорят, что в римские времена ссыльных посылали именно в эту страну.

Его королевское величество Иоганн III Шведский послал в Лифляндию под замок Везенберг шотландских, шведских и немецких воинских людей, конных и пеших, с пушками, зельем и всем необходимым для того, чтобы добыть и взять его. Когда же перед приступом обстреливали замок, между шотландцами и немцами начались раздоры; они били и побивали друг друга, и много их осталось на месте. Это пришлось по вкусу русским в замке и было им очень на руку. Ведь ежели войско великого князя сдаст город, замок или бург и оставшиеся в живых попадают в Русскую землю, все равно всех их убивают, а с ними и тех, кто был поручником по стрелкам. Если же они перейдут на сторону врага, то, как они хорошо знают, то как они хорошо знают, их там немало не почитают; а так как в таком случае они поступают противу присяги, то в Русской земле по всем праздникам поминают их в церквах на вечное проклятье. Вот почему тогда русские говорили о шотландцах и немцах: "Собака собаку и съела". Таким образом, войско королевского величества должно было отступить с позором, и предприятие его не осуществилось.

Великий князь пожаловал всех своих в замке Везенберг, в особенности же наместника и немецкого толмача Симона Керкелинга: последний получил от великого князя два лучших немецких коня, 400 (!) рублей денег, 400 четвертей поместья. Ему же был дан на выбор лучший двор в Нарве, в Лифляндии. Наместнику и воеводе великий князь за его верную службу пожаловал пошлины со всего Каргопольского уезда сроком на 3 года.

Эту новость узнали каргопольцы, собрали некоторую сумму денег и купили два лучших двора - один рядом с другим - и устроили так, что можно было внутренним переходом из одного двора пройти в другой. Двор, в котором раньше живали наместники, подгнил и завалился. Прежде по всей стране - по всем городам и посадам - дворяне бывали наместниками и каждый в течении двух или трех лет чинил суд и управу. Со времени же ливонской войны великий князь это оставил и поручил суд присяжным, так как он не хотел отвлекать дворян от войны.

Когда наместник прибыл в Каргополь, он остановился в обоих закупленных дворах: один был для его княгини, другой для него и его слуг. Вот тут и начал наместник доправлять с каргопольцев, ставил их на правеж и приказывал ежедневно бить их батогами за то, что они не доглядели за наместничьим двором.

Каргопольцы тайно посылали в Москву жаловаться. Однако ничего они не добились. Наместник же, узнав об этом, послал по всему уезду к священникам приказ - не венчать в церквах никого, прежде чем не будет уплачено 20 алтын, что составляет 60 мариенгрошей. Ко всем сотским, т.е. к начальным людям в сохах, он также послал приказ, что со всех, кто будет варить пиво, должно взимать с каждой бочки русскую гривну, что составляет 10 мариенгрошей. Каргопольские посадские и все уездные сохи сговорились все и послали на Москву бить челом самому великому князю. Но опять-таки ничего не добились. Об этом узнал наместник. Он разослал тогда по всем дорогам заставы и приказал занять все перекрестки и задерживать всех, кто шел с Поморья с солью и семгой к Москве. Не могли ездить купцы и из Москвы в Поморье с другим товаром. Наместник приказыывал ото всех товаров отбирать то, что придется ему по вкусу. Он вознамерился даже по всему Поморью ограбить всех торговых людей и крестьян. Но все сохи тогда сложились и порешили сопротивляться силой силе.

Итак, за три года немного было сварено пива в Каргопольском уезде, хотя на св. Николая по всей стране дозволено иметь в доме пиво. По всей стране - по городам и деревням - запрещены кабаки. Но добрые друзья в складчину варят пиво и по праздникам собираются вместе с женами; это называется у них братчиной. Не было радости и на свадьбах. С Поморья не привозилось ни семги, ни соли. И из Москвы в Поморье к приезду англичан не привозилось никаких товаров.

За три года насильством наместник собрал много денег и добра. А когда бы он дружески обходился с торговыми людьми и крестьянами, он собрал бы и денег, и добра в десять раз больше, ибо Каргопольский уезд велик и живут в нем большей частью торговые люди и крестьяне. На восток Каргопольский уезд простирается до Вологодского; на юг - до Белозерского; на запад - до Карелии; на север - вниз по всем течению реки Онеги до Белого моря. Всего на 56 немецких миль пути.

Если кто-нибудь - безразлично кто, но только не еврей - приходит на русскую границу, его тотчас же опрашивают - зачем он пришел. Все его сообщения и речи тайно записываются и запечатываются. А его саого немедленно отправляют на ямских с дворянином к Москве, куда доставляют его в 6 или 7 дней. В Москве его снова тайно и подробно расспрашивают обо всех обстоятельствах, и если его показания согласуются с тем, что он говорил на границе, ему дают тем большую веру и жалуют его. Не смотрят ни на лицо, ни на одежду, ни на знатность, но ко всем его речам относятся с большим вниманием. В то самый день, когда он приходит на границу, ему выдаются еще деньги на корм до Москвы. В Москве также в день приезда выдают ему кормовую память, т.е. записку о кормовых деньгах.

В Москве устроен особый двор, где ставят мед вареный и невареный. Здесь все иноземцы ежедневно получают свои кормовые деньги согласно с памятью - один больше, другой меньше.

Ему же выдается память в Поместную избу или приказ о том, что великий князь пожаловал ему 100, 200, 300 или 400 четвертей поместья(24). И уже сам иноземец должен приискивать себе поместье и расспрашивать там и здесь, где какой дворянин умер без наследников или убит на войне. В таких случаях вдоввам давалось немного на прожиток. Затем иноземцу отделялось по книгам по его указанию. Озимое он получает в земле, а для покупки семян на яровое ему даются деньги. Еще некая сумма денег жалуется ему на обзаведение. Вместе с тем жалуется ему платье, сукно и шелковая одежда, несколько золотых, кафтаны, подбитые бельичьим мехом или соболями. А когда иноземец снимал жатву, с него вычитывали кормовые деньги.

До пожара Москвы великий князь давал обычно иноземцу двор на Москве; теперь же ему дают дворовое место в 40 саженей длины и ширины на Болвановке за городом, если только он из конных немецких воинских людей: пешие в счет не идут. Это место ему огораживается, и иноземец волен здесь строиться, как ему угодно. Если же он попросит у великого князя на постройку дома, ему по его ходатайству выдается еще кое-что. Во дворе он волен держать и кабак: русским это запрещено, у них это считается большим позором.

Иноземец имеет еще годовое жалование и по всей стране освобожден от таможенных пошлин вместе со своими слугами.

Раньше некоторым иноземцам великий князь нередко выдавал грамоты в том, что они имеют право не являться на суд по искам русских, хотя бы те и обвиняли их, кроме двух сроков в году: дня Рождества Христова и Петра и Павла. В грамоте писалось еще имя особого пристава, который только и мог вызвать на суд иноземца в эти два праздника. А если приходил другой пристав, имени которого не значилось в грамоте, и требовал иноземца на суд, то иноземец был волен на своем дворе пристава этого бить, одним словом, обойтись с ним по своему желанию. Если пристав жаловался на иноземца, то сам же и бывал бит или как-нибудь иначе наказан.

Иноземец же имел право хоть каждый день жаловаться на русских. Так великий князь узнает все обстоятельства всех окрестных.

На св. Юрья осеннего крестьяне имеют свободный выход. Они живут за великим князем, или за митрополитом, или еще за кем-нибудь. Если бы не это, то ни у одного крестьянина не осталось бы ни пфеннига в кармане, ни лошади с коровойй в стойле. Теперь некоторые крестьяне страны имеют много денег, но этим отнюдь не хвастаются. Крестьянин хочет ухорониться, чтобы ему не чинили несправедливости.

Все крестьянские деревни разделены на сохи. Часто случается, что водной в той же сохе два, четыре, пять или шесть дворян имеют свою долю и участок, ибо один крестьянин живет здесь, а другой там, а списаны они все в одну соху. Соха имеет приблизительно 1000 моргенов(25) земли, считая лес, луга и озера. Некоторые сохи разделены на части: им легче. Сельские приказчики или фогты русских бояр считают всегда так, чтобы крестьяне иноземца несли всю тяжесть. Оттого поместье иноземца пустело в день св. Юрья. Точно так же устроены пересылка по ямам или почтовым дворам, варка селитры для изготовления пороха и т.п.

Когда пустело поместье иноземца, великий князь до трех раз давал ему другое, в котором жили бы крестьяне. Теперь же с великим трудом и то однажды иноземец может получить населенное крестьянами поместье. Причина: в большей своей части страна запустела.

Большая часть иноземцев на Москве теперь немцы, черкасские татары и литовцы. Те, что были русской веры и дружили с великим князем, те убиты; крещеных великий князь использует против некрещеных; некрещеных же против крещеных землевладельцев и их людей. Иноземец - кем бы он ни был - волен в своей вере; он не может только принуждать своих русских слуг и служанок есть мясо великим постом, по средам и по пятницам.

Чтобы дойти до смертной казни, иноземцу не так-то легко провиниться. Только когда уличат его, будто бы он хотел бежать за рубеж, тогда - да поможет ему Бог! Его мастерство тогда ему не поможет, не помогут ему ни деньги, ни добро. И редко бывает, чтобы иноземец дерзнул бежать из страны, ибо дорога в страну широка и просторна, а из страны - узкая-преузкая. Разве только что прошел он в Москве ее "высшую" приказную школу - но ведь это невозможно. Как бы ни был человек искусен или научен, придя в Москву, он это узнает!

Доктор Елисей Бомелий пришел к великому князю во время великой чумы из Англии, получил много денег и добра и туго набил свой кошель. Затем, будто бы для отправки своего слуги в Ригу за некоторыми лекарственными травами, которых он не мог найти в казне, он просил у великого князя проезжую. Проезжую он взял себе и под видом слуги пустился в путь, обратив в золото все свои деньги и добро и зашив его в одежду. Приехав в город Псков на ям, он хотел купить рыбы на торгу, где его узнали по говору, хотя он и был с небритой бородой. Русские отыскали его гульдены, а самого милейшего доктора повезли обратно в Москву, в железах, эалитых свинцом.

Когда на границу приходит торговый человек, его товары осматриваются наместником и дьяком. И если они полагают, что великий князь то-то и то-то купит, то они отправляют к нему на ямских и пишут, что из такой-то страны идет торговый человек и что он имеет при себе такие-то товары и предлагает их по такой-то цене. И если эти товары нужны великому князю, то торгового человека вместе с товарами отводят на ям и приставляют к нему пристава, как будто бы для охраны его, чтобы не утащили у него его добра. Но в действительности охраняют его так для того, чтобы не мог он попасть во все закоулки и осмотреть все, что ему нужно в городах и по дорогам.

Если приходит посол, ему навстречу высылают на границу много народу. До того места, где великий князь пожелает дать послу аудиенцию, посла везут кружным путем и там, где живут крестьяне, чтобы он не узнал прямого пути и того, что страна великого князя так опустела. Посол и его слуги охраняются так тщательно, что ни один иноземец не может к нему пройти. Часто два, три посла приходят в одно и то же место - туда, где великий князь захочет их выслушать. Но они охраняются так строго, что один посол ничего ен знает о другом. И ни одного посла великий князь не выслушает до того, пока не будет знать, что сказать в ответ не только этому первому, но и второму, и третьему, и четвертому послу. Так великий князь умеет узнавать положение всех окрестных государей и их стран. Но его и его страны состояние не может правильно узнать ни один соседний государь.

Примечания.

1. Рудольф II (1552 - 1612) - император Священной Римской империи, эрцгерцог Австрийский, король Чехии и Венгрии.

2. Мариенгрош - серебряная монета, чеканившаяся в провинции Ганновер с начала XVI в. до 1700 г.; по ценности равнялась примерно 8 пфеннигам. В мариенталере считали 36 мариенгршей, в рейхсталере - 50. Один мариенгрош составлял 1 копейку, равнявшуюся 2 деньгам.

3. Недельщик - служитель при судной избе, обязанный доставлять на суд обвиняемых, за что получал с них по таксе известное вознаграждение.

4. Автор намекает на жестокое разорение Ливонии войсками Ивана Грозного.

5. Что означает Jamme - неясно. Из контекста видно, что дело идет об учереждении, из которого выдавался иноземцам мед; таковым мог быть сытенный двор или Кормовой. Существует предположение, что Jamme - название урочища в Москве.

6. Склейки.

7. Т.е. к католикам.

8. Михаил Темрюкович был братом царицы Марии. Их отцом был Темрюк.

9. Не переселять дворян и горожан в Россию - было одним из условий сдачи Дерпта в 1558 г.

10. Слона подарил царю Ивану персидский шах Тахмаси.

11. Юрьев день осенний - 26 ноября по старому стилю - обычный срок крестьянского перехода.

12. Может быть, Щенятев?

13. После того как был арестован в Любеке саксонец Ганс Шлитте (1547 г.), набиравший для царя Ивана мастеров, техников, оружейников и ученых, царь Иван запрещал продавать военнопленных немцев в Германию и Польшу: их продавали туркам, и пленные расходились по азиатским рынкам.

14. В тексте неясно: подклетные села - это дворцовые села, доходы с которых шли всецело на содержание двора.

15. Автор имеет в виду окладные единицы, бывшие в употреблении в различных областях Московского государства, как-то: выти, обжи, луки и местные сохи и сотки различных размеров. Во второй половине XVI - начале XVII в. они уступают место официально признанной однообразной большой московской сохе, размеры которой колебались в зависимости от качества земли (800 - 1000 - 1200 четей).

16. В городах, где живут торговые люди или бюргеры, каждые 100 дворов составляют соху.

17. "Сердце царево в руке Божией" (лат.).

18. Здесь и далее в скобках примечание редактора.

19. Гуляй-город - подвижное деревянное укрепление, которое перевозили лошади.

20. Автор хорошо отметил двоякий способ пожалования служилого человека за службу: или путем действительной прирезки земли или же путем "одабривания" поместной дачи, т.е. качественной ее переоценки. Поместная земля могла быть или "худой", или "средней", или "доброй". Если служилый человек был испомещен на "средней" земле, то при одабривании каждые 125 четвертей считались лишь за 100 четвертей; 150 четвертей "худой" земли шли также за 100 четвертей.

21. Последним казанским царем был Едигей, взятый в плен при завоевании Казани. Шигалей был его предшественником на казанском престоле, на котором он сидел в качестве московского вассала; не будучи в состоянии удержаться у власти, Шигалей бежал из Казани в Москву.

22. См. примечание 8.

23. Князя Василия Ивановича Темкина-Ростовского в 1567 г.

24. Русская "четь" (четверть) равнялась половине десятины.

25. Автор имеет в виду польский морген, равный половине десятины, или русской чети.

На главную страницу